Былина про Чурилу Пленковича. Исторические пересказы. Былина про Чурилу Пленковича Происхождение образа Чурилы

Во стольном во городе во Киеве.
У ласкового князя у Владимира
Было пированье - почестей пир,
Было столованье - почестей стол
На многие князи да на бояра,
На все поляницы удалые.
Будет день в половине дня,
А и будет стол во полустоле;
Хорошо государь распотешился,
Выходил на крылечко передке..
Зрел, смотрел во чисто поле,
Ко матушке ко Сороге реке.
Из далеча-далеча поля чистого,
Как от матушки от Сороги реки,
Толпа мужиков появилася:
Идеть с поля толпа сто молодцев,
Все они избиты, изранены,

Сегодня у нас на Сороге реки
Неведомые люди появилися,
Шелковы невода заметывали:
-Тетивочки были семи шелков,
Плутивца у сеточек серебряные,
Камешки позолоченые.
Рыбу сорогу повыловили,
И мелкую рыбу повыдавили,
И нас избили, изранили
Тебе, государь, свежа куса нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!
Новая из поля появилася:
Идет толпа двести молодцев,
Все они избиты, изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками буйны головы завязаны.
Идут мужики да все киевляне.
Бьют челом да жалобу кладут:
«Солнышко ты наше, Владимир князь!
Дай, государь, свой праведный суд,
Дай на Чурилу сына Пленковича!
Сегодня на тихих на заводях
Неведомые люди появилися,
Гуся да лебедя повыстрелили,
Серую пернату малу утицу,
И нас избили, изранили.
Нам, государь-свет, лову нет,
Тебе, государь-свет, приносу нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!»
А и та толпа со двора не сошла,
Новая из поля появилася:
Идет толпа триста молодцев,
Все они избиты, изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками буйны головы завязаны.
Идут мужики да все киевляне,
Бьют челом да жалобу кладут:
«Солнышко ты наше, Владимир князь!
Дай, государь, свой праведный суд,
Дай на Чурилу сына Пленковича!
Сегодня у нас на Сороге реке
Неведомые люди появилися:
Шелковые тенета заметывали,
Кунок да лисок повыловили,
Черного сибирского соболя,
Туры, олени повыстрелили,
И нас избили, изранили.
Нам, государь-свет, лову нет,
Тебе, государь-свет, добычи нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!»
Говорит тут солнышко Владимир князь:
«На кого мне-ка дать вам да правый суд?
Не знаю я Чур иловой вотчины,
Не знаю я Чуриловой посельицы,
Не знаю я, Чурила где двором стоит?»
Говорят ему князи и бояра:
«Свет-государь, ты Владимир князь!
Двор у Чурилы ведь не в Киеве стоит,
Как живет-то Чурила во Киевце
На матушке на Сороге на реке,
Супротив креста Леванидова,
У святых мощей у Борисовых».
Тут-то солнышко латился,
Поскорей Владимир кольчужился,
И брал он любимого подручника
Старого казака Илью Муромца,
Брал и княгиню Апраксию.
Поднимался князь на Сорогу реку,
Поехал со князьями, со боярами,
Со купцами, со гостями со торговыми.
Будет князь на Сороге реки,
У чудна креста Леванидова,
У святых мощей у Борисовых.
Я Приезжает к Чурилову широку двору.
Двор у Чурилы на Сороге реки,
Двор у Чурилы на семи верстах,
Около двора все булатный тын,
На всякой дынинке по маковке,
А и есть по жемчужинке.
Двери были да все точеные,
Ворота были да все стекольчатые,
Подворотенка - дорог рыбий зуб.
На том на дворе на Чур иловом
Стояло теремов до семидесяти,
В которых теремах Чурила сам живет;
У Чурилы первы сени решетчатые,
У Чурилы други сини частоберчатые,
У Чурилы третьи сени да стекольчатые.
Из тех да из высоких из теремов
На ту ли улицу падовую
Выходил тут стар-матер человек; -
На старом шубочка соболья была
Под дорогим под зеленым под сами том,
Пуговки были вальячные
Вальянк от литы красна золота.
Кланяется да покланяется,
Сам говорит ласково слово:
«Пожалуй-ко, Владимир, во высок терем,
Во высок терем да хлеба кушати!»
Говорит Владимир таково слово:
«Скажись мне, стар-матер человек,
Как тебя да именем зовут,
Хотя знал бы, у кого хлеба кушати?»
«Я, - говорит, - Пленко - гость Сорожанин,
Я ведь Чурилов от есть батюшка».
Пошел Владимир во высок терем,
Во терем он идет, сам дивуется.
Хорошо терема изукрашены:
Пол-середа одного серебра,
Стены, потолок - красна золота.
Печки-то были все муравленые,
Подики-то все были серебряные.
Все в терему по-небесному:
На небе солнце - и в тереме солнце,
На небе месяц - и в тереме месяц,
На небе звезды - и в тереме звезды,
На небе зори - и в тереме зори,
На небе звездочка покатится -
По терему звездочки посыплются.
Все в терему по-небесному.
Садился князь за дубовый стол.
В те поры были повара догадливы:
Носили яства сахарные
И питьица медвяные,
А питьица заморские.
Будет пир во полупире,
Будет стол во полустоле,
Весела беседа, на радости день,
И князь с княгиней весел сидит.
Посмотрел во окошко косящатое:
Как из далеча-далеча чиста поля,
От матушки от Сороги от реки,
Идет с поля толпа - сто молодцев:
Молодцы на конях одноличные,
Кони под ними одношерстные,
Узды-поводы сорочинские,
Седелышки были на золоте.
Сапожки на ножках зелен-сафьян,
Кожаны те на молодцах лосиные,
Кафтанчики на молодцах скурлат-сукна,
Источенками подпоясанные,
Шапочки на них - золоты верхи.
Молодцы на конях бы свечи горят,
Кони под ними бы соколы летят!
Та толпа на двор не пришла,
Новая из поля появилася:
От матушки-от от Сороги реки
Идет толпа двести молодцов.
Та толпа на двор не пришла,
Новая из поля появилася:
Идет толпа - триста молодцов!
Один молодец получше всех:
На молодце-то шуба соболья была
Под дорогим под зеленым под самитом,
Пуговицы были вальячные,
По дорогу явлоку свирскому.
Волосинки - золота дуга - серебряные,
Шея Чурилы будто белый снег,
А личико будто маков цвет,
Очи будто у ясна сокола,
Брови будто у черна соболя.
Идет Чурило, сам тушится:
С коня да на конь перескакивает,
Из седла в седло перемахивает,
Через третье да на четвертое.
Вверх копье да подбрасывает,
Из ручки в ручку подхватывает.
Владимир-то сидит за дубовым столом,
Взад да вперед стал поерзывати:
«Охти мне, уже куда да буде мне!
Али же тут едет да царь с ордой?
Али же тут едет король с литвой?
Не думный боярин ли, не сватовщик
На моей на племяннице любезной,
На душке Забаве на Путятичной?»
Говорит Пленко да гость Сорожанин:
«Не бойся, Владимир, не полошайся.
Тут ведь едет сынишко мое -
Премладое Чурило сын Пленкович!»
И выходит Пленчище Сорожанин
На заднее перенос крылечико;
Возговорит Пленчище таковы слова:
«Ай же ты, Чурилушка Пленкович!
Есть у тебя любимый гость,
Солнышко Владимир стольно-киевский.
Чем будешь гостя потчевати?
Чем будешь гостя жаловати?»
Брал ли Чурила золоты ключи
И шел-то Чурила в кованы ларцы:
Брал сорок сороков черных соболей,
Многие пары лисиц да куниц,
Подарить-то князя Владимира;
И брал-то камочку хрущатую:
Дарить-то княгиню Апраксию.
Бояр-то дарил да все лисками,
Купцов-то дарил все куницами,
Мужиков-то дарил золотой казной.
Говорит-то Владимир таково слово:
«Хоть много на Чурилу было жалобщиков,
А поболе того челобитчиков.
Ай же ты, Чурилушка Пленкович!
Не довлеет ти, Чур иле, жить во Киевце,
А довлеет ти, Чуриле, жить во Киеве.
Хошь ли идти ко мне во стольники,
Во стольники ко мне, во чашники?»
Ин от беды так откупается,
А Чурила на беду и нарывается:
Пошел ко Владимиру во стольники,
Во стольники к нему, во чашники.
Приезжали они во Киев град.
Свет-государь-де Владимир князь
На хорошего на нового на стольника
Да заводил-де государь почестей пир.
Премладое Чурило сын Пленкович
Ходит да ставит дубовы столы;
Желтыми кудрями сам потряхивает,

Премладая то княгиня да Апраксия,
Рушила княгиня лебедь белую,
Порезала княгиня руку левую;
Сама взговорит таково слово:
«Не дивуйтесь-ка, жены мне господские,
Что обрезала я руку левую,
Я, смотря на красоту Чурилову,
На его на кудри на желтые,
На его на перстни злаченые,
Помутились у меня очи ясные!»
И возговорит Владимир таково слово:
«Не довлеет ти жить во стольниках,
А довлеет ти жить в позовщиках,
Ходить по городу по Киеву.
Зазывать гостей на почестей пир».
Кто от беды откупается,
А Чурила на беду накупается.
Того дела Чурилушка не пятится.
Вставает Чурило ранешенько,
Умывается Пленкович белешенько,
Надевает сапожки зелен-сафьян,
Около носов яйцом прокатить,
Под пятой-пятой воробей пролетит,
Улицами идет - переулками,
Под ним травка-муравка не топчется,
Лазоревый цветик не ломится.
Желтыми кудрями потряхивает:
Желтые-то кудри рассыпаются,
Быв скатен жемчуг раскатается.
Где девушки глядят - заборы трещат,
Где молодушки глядят - оконенки звенят,
Стары бабы глядят - прялицы ломят.
Половина Чурилушке отказывает,
А другая Чурилушке приказывает.

Читается за 4 минуты

В стольном городе Киеве у великого князя Владимира пир. На пиру князья, бояре и могучие богатыри. Вдруг появляются сто молодцов, за ними ещё сто, а за теми и ещё сотня. Все они избиты-изранены, буйные головы перевязаны кушаками. Побитые молодцы бьют князю челом. Ездили они по речке Череге на государевом займище и не встретили там ни зверя, ни птицы перелётной, а встретили молодцов числом за триста и за пятьсот. Жеребцы под этими молодцами латинские, кафтаны камчатные; всех соболей и куниц они повыловили, лисиц позыгнали, туров да оленей пострелили, а их самих избили да изранили. Поэтому княжеские молодцы назад к князю явились без добычи. Теперь и от князя жалованья им не будет; придётся их детям и жёнам сиротами по миру скитаться.

Князь Владимир челобитчиков не слушает, продолжает править свой пир. Появляется другая толпа молодцов числом за триста и за пятьсот, охотники рыболовные. Все тоже избиты-изранены, головы пробиты, кушаками перевязаны. И те жалуются, что по рекам и по озёрам никакой рыбы не сыскали: чужие молодцы всю рыбу повыловили, а государевым охотникам добычи нет, и от князя им жалованья не будет. И этих челобитчиков не слушает князь Владимир.

Не успели рыболовы уйти с княжьего двора - ещё две толпы во двор валят: молодцы-сокольники и молодцы-кречетники, все избиты-изранены, головы пробиты, кушаками завязаны. И эти молодцы рассказывают, как охотились в княжьих владениях, но не встретили ни соколов, ни кречетов, а встретили молодцов тысячу человек. Молодцы эти всех соколов да кречетов повыловили, княжьих сокольников и кречетников побили да изранили, а называются они дружиной Чуриловой. Тогда князь Владимир спрашивает: «Кто этот Чурила есть таков?» Старый воевода Бермята отвечает: живёт Чурила пониже малого Киевца, двор у него на семи верстах, а изукрашен так: «первые ворота вальящатые, другие ворота хрустальные, третьи ворота оловянные».

Услышав это, князь Владимир спешно снаряжается в дорогу к Чуриле, взяв с собой князей, бояр и могучих богатырей - Добрыню Никитича и Вермяту Васильевича Собралось их пяток человек, и поехали они к Чуриле Пленковичу. У ворот их встречает старый Плёнка: великому князю с княгиней открывает ворота вальящатые, князьям и боярам - ворота хрустальные, простым людям - ворота оловянные. Старый Алексей Суроженин ведёт князя с княгиней за стол, сажает на почётные места, начинает всех гостей потчевать. Вдруг князь, посмотрев в окно, видит множество людей и беспокоится: видно, едет к нему грозный посол из Орды, а князя дома нет. Старый Плёнка, усмехаясь, отвечает: это едет не грозный посол из Орды, а дружина молодого Чурилы Пленковича.

Подъехал Чурила к двору своему, а во двор въехать не может. Тогда он оставил дружину на окольном дворе, сам спустился в подвалы, взял там мехов, парчи, казны золотой, принёс все князю Владимиру, положил перед ним на убранный стол. Князь обрадовался, стал звать Чурилу Пленковича к себе в Киев на царскую службу. Чурила князя не ослушался, приказал седлать коня и поскакал вместе с князем в Киев.

В Киеве князь Владимир посылает Чурилу Пленковича собрать со всех князей да бояр по десяти рублей. Чурила обошёл всех и созвал к князю на пир, а во дворе старого Бермяты Васильевича позамешкался: перемолвился с молодой его женой Катериной. Все князья, бояре и богатыри на пиру допоздна сидели, а как утром пошли к заутрене - увидели свежие следы на снегу, удивились: «либо зайка скакал, либо зверь-горностай». А иные усмехались: то не зайка скакал и не зверь-горностай, а прошёл тут Чурила Пленкович к старому Бермяте Васильевичу, к молодой его жене Катерине.

В другой былине рассказывается про смерть Чурилы. Не довела его до добра любовь к Катерине Микуличне. Пришёл он к ней в самый день Благовещенья, когда Бермята Васильевич был в церкви. Увидела Чурилу с Катериной девка-чернавка, пошла к хозяину в церковь и рассказала все. Бермята Васильевич домой вернулся, Чуриле саблей голову срубил, а Катерина Микулична сама грудью на острые ножики бросилась. А старый Бермята Васильевич дождался Христова Воскресения и повенчался с девкой-чернавкой.

Пересказал

В полночь повара отворяли княжеские кухни, под утро печки растапливали, а утром из печей противни доставали с ароматными пирогами. Из амбаров меды несли и сушеные ягоды; из погребов разносолы поднимали; из коптильни рыбу приносили и окорока; от купцов заморских – сладости и фрукты...
После заутрени садился кушать князь. С ним – князьки и бояре. Новый день начинался новым пиром, честным столованьем.
Лебедь белую прямо руками рушили, жир по локтям стекал. Поросенка молочного булатными ножами секли, в предвкушении лакомства губами причмокивали. От косточек молодых отгрызали хрящики. Охали от удовольствия чревоугодники, глаза закатывали. И беседу неспешную вели... О греческих древних мудрецах говорили, о монахах-отшельниках, о столпниках-монахах, о своих затворниках пещерских; вспоминали учителей странствующих и их нравоучительные речи; о княжнах и боярынях с почтительностью заговаривали и с улыбочкой – о дворовых девках; хвалили чьего-то коня, а чьего-то кобеля черного и злого – бранили... Короче, о том, о сем говорили, и ни о чем особенно – как это часто бывает на многолюдных пирах.
Так полдня прошло; половину блюд гости очистили.
Князь Владимир захмелел, под разговор распотешился. В добром здравии и приподнятом настроении был.
Вдруг доложили Владимиру привратники, что явились на двор сто молодцов, за ними – еще сто и еще. А всего – триста!.. Все избиты-изранены молодцы, шлемы у них булавами смяты; головы пробитые кушаками перевязаны. Князя те молодцы видеть хотят.
Велел Владимир пустить троих сотников.
Как пришли сотники, били челом. Жалобу творили:
– Государь Красное Солнышко! По указу твоему ездили мы далеко в чистое поле – к самой реке Череге, на твое государево займище. Мы обозы пустые пригнали туда. Хотели настрелять зверя рыкучего, хотели набить птицы перелетной. Но только не встретили ни зверя, ни птицы, а встретили триста или даже пятьсот чужих молодцов. Жеребцы все под ними крупные латинские, кафтаны бархатные на них, шапки меховые с золотым верхом. И удалые молодцы, ничего не скажешь! Всех они выловили там соболей и куниц, всех лисиц из нор выгнали, оленей и туров перестреляли, птиц перелетных посбивали. И нас поколотили-изранили. Потому вернулись мы, князь, без добычи. А коли без добычи вернулись, так остались и без жалования. Дети многие осиротели, жены овдовели. По миру скитаться пошли...
Князь Владимир, будто и не слышал этих сотников, блинок пышный трубочкой сворачивал, в топленое маслице макал; кушал не спеша, губки промакивал платочком кружевным, усы ногтем приглаживал.
Вздыхали сотники, уходили. Однако сотни их не шли со двора: думали, с какими словами отправлять к князю второе челобитье.
Пировали князья-бояре. Разные меды пробовали: из Литвы, из Орды, из своей земли. Ложки деревянные расписные туда-сюда сновали! Этот дикий мед, из колоды дубовой; этот мед из улья. Тот липовый, тот гречишный, за ними в чашках глиняных шли редкие меды: акациевый, жасминовый, сиреневый... Потом пробовали хмельные меды духмяные. Оценивали новгородские горячие сбитни. Князь вместо виночерпия с половником сидел.
Тут приходили привратники второй раз, опять докладывали: явились-де на двор еще какие-то молодцы – сто да сто да еще сто. А всего – триста!.. Побиты-изранены молодцы, головы кушаками перевязаны. К князю просятся.
Велел князь троих сотников позвать.
Не заставили себя ждать сотники, пришли, били челом. Жалобу творили:
– Свет наш государь! Владимир-князь! По указу твоему ходили мы на трех ладьях по рекам и озерам, сети забрасывали. Но все-то отворачивалась от нас удача. Где ни закинем сети, пустые их вытаскиваем. Ничего не поймали!.. А увидели мы чужих молодцов – может, триста, может, и пятьсот. Всю-то они, оказывается, нашу рыбу повыловили. И белугу повытаскивали баграми, и сетями подоставали щук и карасей, и окуней, и плотвичек, и всякую разную мелочь... Нас же они поколотили-изранили. И вернулись мы без добычи. А раз без добычи пришли, значит, останемся без жалования. Побратимов многих потеряли своих. Осиротели ихние дети, овдовели жены. Ничего не осталось им иного, кроме как на дорогах христарадничать, под окошками у людей хлеб выпрашивать...
Князь Владимир и этим сотникам не ответил, пирожок надвое разламывал, горячую начинку остужал. Белыми зубками откусывал. Губки платочком льняным промакивал, из бороды крошки вычесывал костяным гребнем. Кушал не спеша.
Ушли сотники из палат. Но сотни их со двора не уходили, ждали, может, ответит им что-нибудь князь.
Князья-бояре тем временем пили вино и фруктами заморскими закусывали. Но все-то мешали в тот день их пированью привратники. Опять появились они в дверях, доложили Владимиру: две толпы вдруг во двор пришли; первая толпа – молодцы сокольники, а вторая толпа – молодцы кречатники. И все они побиты-поранены, шлемы стальные булавами пробиты, помяты щиты, на головах кушаки окровавленные.
Велел позвать князь одного сокольника и одного кречатника. Привели их привратники. Те челом били, жалобу творили:
– Владимир-государь! Свет наш Красное Солнышко! По указу твоему ездили мы далеко в чистое поле – аж за реку студеную, за Черегу. И по займищу прошли, и на острова заглянули. Все охотничьи угодья осмотрели, множество силков расставили, но ни одного ясного сокола не поймали, ни одного перелетного кречета. Зато на засаду нарвались! Молодцы чужие – тысяча человек – скакали нам навстречу улюлюкая. На плечах у них наши соколы сидели в кожаных колпачках, а на луке седла – наши кречеты белые. У тебя, князь, дозволенья не спрося, молодцы те всех ловчих птиц вперед нас поймали. Наши силки уничтожили, а нас избили-изранили. Но мы-то знаем, кто эти молодцы, мы-то выведали, чья они дружина...
До сих пор князь почти их не слушал, а тут встрепенулся:
– Чья же дружина?
Поклонились сокольник с кречатником:
– Чурилова дружина, государь!..
На бояр оглянулся Владимир:
– Что за Чурила? Где живет?
Один из бояр поднялся – старый Бермята Васильевич. Росточка это был невысокого боярин, зато бороду отрастил до земли. Голова у него была плешивая. Лысинка примечательная поблескивала, аки солнышко.
Сказал Бермята Васильевич:
– Давно я знаю, государь, этого разбойника! Чурила Пленкович его зовут. Он – Пленка Сурожанина сын. Живет не в Киеве, а под малым Киевцем. Двор на отшибе. Да немалый двор – на семь верст тянется. Тыном стальным огорожен...
– Вот он как укрепился! – раздраженно заметил князь. Что еще о нем скажешь? Говори, коли знаешь давно.
Продолжал старый Бермята:
– Чурила этот очень богат. Тот тын, о коем я вам уже сказывал, у него жемчугами украшен. На каждой стальной тынинке по золотой маковке, а на каждой маковке – по жемчужинке. Посреди двора многие светлицы стоят. Вы таких светлиц, братья, нигде не видели – головой своей ручаюсь. У светлиц кровли бобровыми шкурками крыты; потолки черным соболем обиты; на стенах ковры персидские и турецкие, и еще гобелены латинские; полы у стен беломраморные, а в середке – из чистейшего серебра... Во двор к Чуриле трое ворот ведут: первые ворота оловянные, вторые ворота – хрустальные, а третьи крыты золотом сусальным...
Князья-бояре только ахали удивленно. Но, кроме ахов, ни слова не говорили; на Владимира поглядывали, хотели угадать, как поведет себя государь: прикажет ли дружину собирать да в поход под малый Киевец идти или отправит посольский поезд для переговоров.
А князь раздумывал с минуту. Потом говорит:
– Так удивительно богат этот Чурила, что не заехать к нему – грех!
Подхватили бояре:
– Вот и мы думаем, надо бы к нему поезд посольский отправлять. Да и тебе, государь, неплохо б прогуляться. Вот-вот снежок выпадет, морозец ударит, подоспела пора... А как хорошо бывает прокатиться по морозцу, косточки поразмять!
Князьки вотчинные песню подтягивали:
– И княгинюшку прихватил бы, государь! Поглядели бы, как она держится в седле. Страсть как любим мы на государыню нашу смотреть! На троне величава, за столами радушна, в седле изящна...
– Будь по-вашему, – согласился князь, – пригласим и Апраксию!
Поезд государев собрался на девяносто телег. Все князья-бояре поехали, каждый – с малой дружиною. Владимир взял с собой богатырей. У каждого богатыря по девять побратимов крестовых, по двенадцать оруженосцев и по сорок слуг. Каждый оруженосец взял себе друга в помощники, а каждый слуга захватил турка-раба. По пути собирался охотиться князь; сотню собак, выжлецов добрых, брали на поводки. Еще кликнули с десяток поваров, два десятка прачек и одного кузнеца с походной наковальнею. Уже двинулись в путь, уже версту проехали. Остановились. Священника ведь забыли!.. Послали за священником человека порасторопней. И тогда уж поехали.
Шумно ехали: и охотились, и пировали, и орду половцев с кочевья согнали. Наконец приехали под малый Киевец ко двору богатого Чурилы Пленковича.
Издалека еще услышал поезд государев старый Пленко Сурожанин, вышел со слугами встречать. Князю с княгиней он отворил ворота золоченые, князьям и боярам открыл хрустальные ворота, а всем остальным – ворота оловянные. Как понаехали дружины, богатыри и свиты, так заняли весь хозяйский двор. А телеги оставили за тыном.
Старый Плен поклоны отвешивал Владимиру и Апраксии, брал князя с княгинею за ручки белые и вел в роскошные светлые гридни, сажал за убранные празднично столы на места почетные. Также принимал он учтиво князьков и бояр и могучих богатырей русских. Остальных во дворе оставил, там велел угощать.
Пока повара расторопные несли горячие блюда, Пленко Сурожанин гостей занимал беседой. Князь с княгинею веселые сидели, нравилась им тут все: и потолки, мехом соболя обитые, и ковры с гобеленами на стенах, и серебряный пол. А окошечко-то – чуть не в полстены. Очень светлое окошечко! Стеклышки все ровные, одно к одному. Залюбовался князь окошечком. Вдруг видит, далеко в поле множество людей каких-то на конях едет.
Встревожился государь:
– Вот и наказание мне за грехи многие!.. Пока прохлаждаюсь тут, едет ко мне король из Орды. А может, грозноликий посол с ярлыками. Дело какое важное!..
Глянул в окошко и старый Пленко Сурожанин, усмехнулся хитро в усы:
– Не тревожься, государь! Извольте с княгинюшкой кушать. И вы, князья да бояре, угощайтесь. Дома вы – не в гостях! На окно не коситесь. Там в поле не король из Орды едет и не посол грозноликий. А едет там храбрая дружина сына моего – молодого Чурилы Пленковича. Как он приедет, государь, тут же перед тобой будет!
Тогда успокоились гости, стали кушать, пить. Вина пробовали – языком прищелкивали. Отменные у Пленка были вина! Закуски на тарелочки себе накладывали – от духа ароматного кружилась у гостей голова. С великим искусством здесь все приготовлено было.
Перешептывались бояре:
– Это мы хорошо заехали!
– Побудем, побудем, уедем, а потом еще заедем. Князя подобьем!

Пир уже в самом веселье, в самом шуме был /многие уже от выпитого сидели без памяти, а кое-кто и в беспамятстве грудью лежал на столе/, на дворе смеркаться начало, как подъехала из далекого поля дружина храбрых молодцов. Человек пятьсот, а может, и до тысячи! Крепкие все это были воины, уверенные. И глаза у них – дерзкие. Одета была дружина в броню. А броня-то дорогая! На панцирях стальных львы золотом поблескивали, орлы да пардусы. У всех витязей кони латинские – великаны. Копыта стучали громоподобно...
Подъезжал Чурила Пленкович ко двору своему. Над Чурилой слуги держали шелковый китайский зонтик. Чтоб не потемнело у хозяина от солнца белое лицо. Однако, как увидел Чурила, что двор чьим-то войском занят, так лицо-то его и потемнело – от гнева внезапного. Послал вперед человека узнать, что это за толпа во дворе, послал скорохода. Вернулся скороход, доложил: гостит-де у Пленка киевский князь. Гнев с Чурилы тут же сошел – как рукой сняло. Улыбнулся Чурила, свое войско на дальний, на окольный двор увел, там велел располагаться.
Сам же Чурила к погребам своим поехал; трехпудовую связку ключей от седла отцеплял.. Вошел он в подвалы глубокие с потолками кирпичными сводчатыми, мешок казны золотой взял /девяносто девять мешков оставил/ да сорок сороков черных соболей, да еще сорок сороков лисьих шкурок: мало рыжих, много голубых и черно-бурых; еще взял штуку ткани шелковой цветной с узором – большая штука была, тяжелая, еле взвалил ее на плечо Чурила. С этими дарами ко князю Владимиру пришел. Кубки и блюда со стола смахнул, дары перед государем горкой навалил, а штуку шелка с улыбкой ласковой к княгине пододвинул. Сказал:
– От чистого сердца, государь! Со всей любовью, государыня!
Угодил, угодил богатыми дарами хитрый Чурила Пленкович! Князь так доволен был, как давно уж не бывал. А княгиня про угощения забыла, все нежной ручкой шелк гладила да к себе его прибрасывала. Спрашивала бояр:
– Как он мне? – и улыбалась.
– Свет очей! – клялись бояре.
– Сердце забивается! – стонали князьки.
– Хороша! Ничего не скажешь, – кивал старый Плен. – Богиня посетила наш скромный дом.
Чурила Пленкович кланялся, был удовлетворен.
Говорил ему Владимир:
– С таким умом проницательным, с таким уменьем подойти не подобает тебе, Чурила Пленкович, в деревне жить, в затворничестве. А следует тебе, Чурила, в Киев с нами ехать и в стольном граде нам служить!
Чурила же, видно, только того и хотел. Заскучал, верно, молодец в деревне. Благодарил князя, обещал службу честную.
На следующий день в Киев отправились. Чурила Пленкович среди богатырей ехал – по мощи, по стати к ним очень подходил. А дружина его рядом; с оруженосцами ехала. Очень все ладно сложилось!
В добром здравии в Киев приехали. За столы сели, покушали князья, бояре, богатыри. И задает Владимир Чуриле первую службу – службу срочную, важную. Велел Владимир по княжествам вотчинным проехать, всех князей и бояр на честной пир позвать и с каждого званного собрать по гривне серебра.
Чурила Пленкович скор был: дружину свою тут же кликнул, без задержки в дорогу отправился. Очень быстро скакал. За один день все вотчины объехал, приглашение передал, много гривен собрал серебра. Только в доме у боярина Бермяты задержался Чурила Пленкович. Очень красива была у старого Бермяты молодая жена Катерина. Ей Чурила тоже приглянулся. За стол его боярыня пригласила. Пока Бермята Васильевич в погреба за гривной ходил, пока он, охая и старость кляня, по ступенькам обратно взбирался, шепнула Катерина Чуриле ласковое словечко.
Маленько засиделся Чурила Пленкович за столом у старого знакомца Бермяты Васильевича. На жену его молодую, на Катерину прекрасную глаз положил.
Между тем поджидал Чурилу князь. Без него и Бермяты пир не начинал. А гости уж равно собрались. Проголодались в пути гости, продрогли – осень глубокая стояла на дворе. Сбитня горячего выпить хотели. Но не позволял князь... Послушно ожидали гости, на столы убранные вожделенно посматривали. Так чудесно над сбитнем вился парок!..
Наконец приехали Чурила с Бермятой. Пир горой пошел. Пили без меры, кушали – пояса распускали. Нового стольника Чурилу Пленковича хвалили. Ухватистый он, говорили, добычливый, быстрый. И дело знает! С таким не похудеешь, князь, – смеялись. Всегда будет крошечка во рту.
Время за полночь перевалило. Разгулялись бояре и князья. Скоморохов-шутов позвали. Шум поднялся: скоморохи скакали, смеялись, в бубны стучали. Челядины с блюдами новыми по залу сновали. Угощения редкие несли – при прежнем стольнике таких здесь не бывало.
Пробовали яства гости, восхищенно качали головами:
– О, да! Не ошибся государь! Знал, кого приглашать в стольники!..
– Теперь в гости будем часто ездить, князь!
– Дело знает Чурила!
– Где бы нам найти такого стольника?
– Повара у него держат ухо востро!
– Мастер!..
Так нахваливали гости стольника молодого Чурилу Пленковича, но не замечали, что самого-то стольника уж и не было между ними. Совсем пьяные были князья-бояре. Половина гостей по лавкам разлеглась. Шумели, прыгали, пританцовывали вокруг скоморохи, хватали куски с княжеского стола...
Хороший был пир! Удался.
Еще затемно к заутрени звонили колокола. Поднимались с лавок похмельные князья и бояре. Кто-то охал, свою неумеренность клял, кто-то просил квасу, кто-то рассол на столе искал. Потихоньку раскачивались бояре.
Наконец вышли толпой на красное крыльцо. Глядь, все бело кругом. Это ночью выпал первый снежок. А по снежку пушистому, увидели гости, тянется следок.
Зевают бояре, удивляются:
– Зайчишка что ли по двору пробежал? Или белый горностай? Не разглядеть в сумерках.
Пожимали плечами. А не знали они, что не зайчишка вовсе и не белый горностай тот следок ночью оставили. Это шел Чурила Пленкович, стольник удалой, к старому Бермяте. Да надо думать, не Бермяту он видеть хотел, а жену его молодую – Катерину прекрасную. Кому-то стольником был Чурила, а кому-то постельничим...
Боярин старый, не зевай при жене молодой!..

Чурило Пленкович - герой русских былин, славянский щеголь-красавец "с личиком, будто белый снег, очами ясна сокола и бровями черна соболя", бабский угодник и заезжий ухажер. Постоянный соперник Дюка Степановича, Чурило Пленкович резко отличается от прочих богатырей киевского цикла. Свое иноземное происхождение он выдает тем, что из всех героев русского эпоса один заботится о своей красоте: поэтому перед ним всегда носят "подсолнечник", предохраняющий лицо его от загара.

Чурила Пленкович - Богатырь заезжий - Баженов П.Д. (1904-1941) Чурило Пленкович. Шкатулка, 1934.

Былины о Чурило Пленковиче распадаются по содержанию на два основных сюжета:

1. Поездка князя Владимира в поместье Чурилы и служба последнего в Киеве стольником-чашником, а затем "позовщиком на пиры"

2. Связь Чурилы Пленковича с женой Бермяты, молодой Катериной Никуличной, и смерть любовников от руки ревнивого мужа.

Сюжет первый.

Сюжет второй.

В другом сюжете рассказывается про смерть Чурилы. Не довела его до добра любовь к Катерине Микуличне. Пришёл он к ней в самый день Благовещенья, когда Бермята Васильевич был в церкви. По обязанностям службы, последний идет он к старому Бермяте Васильевичу приглашать на почестной пир князя, но, увидев молодую жену его, прекрасную Катерину, Чурило "позамешкался" и не вернулся во дворец даже утром, когда Бермята был у заутрени.

Свидание Чурилы с Катериной начинается игрой в шахматы, причем молодой "позовщик" делает ей три раза мат. Тогда она бросает доску и говорит, что у ней "помешался разум в буйной голове, помутились очи ясные" от красоты Чурилы и предлагает ему пойти в опочивальню.

Увидела Чурилу с Катериной девка-чернавка, пошла к хозяину в церковь и рассказала все. Бермята Васильевич домой вернулся, Чуриле саблей голову срубил, а Катерина Микулична сама грудью на острые ножики бросилась.

А старый Бермята Васильевич дождался Христова Воскресения и повенчался с девкой-чернавкой.

"...<>Да берет ею за правую за рученьку,

Да сводил-де девку во Божью церковь,

Да принял с девкой золотые венцы,

Да стал жить-быть да век коротати.

Да мы с той поры Бермяту в старинах скажем,

Да премладого Чурилу сына Плёнковича."

Спасибо за просмотр!

Источники:

Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русский фольклор. Русская литература XI−XVII вв. / Ред. и сост. В. И. Новиков. - М. : Олимп: ACT, 1998.

Чурила Пленкович читать онлайн

Былина "Чурила Пленкович"

И на руския могучия богатыри.
Будет день вполовина дня,
А и будет стол во полустоле,
Князь Владимир распотешился.
А незнаемы люди к нему появилися:

Есть молодцов за сто человек,
Есть молодцов за другое сто,
Есть молодцов за третье сто,
Вcе оне избиты-изранены,

Кушаками головы завязаны;
Бьют челом, жалобу творят:
Ездили мы по полю по чистому,
Сверх тое реки Череги,

На твоем государевом займище,
Ничего мы в поле не наезжавали,
Не наезжавали зверя прыскучева,
Не видали птицы перелетныя,
Толко наехали во чистом поле

Жеребцы под ними латынския,
Кафтанцы на них камчатныя,
Однорядочки-то голуб скурлат
А и колпачки – золоты плаши.

О не соболи, куницы повыловили
И печерски лисицы повыгнали,
Туры, олени выстрелили,
И нас избили-изранели,
А тебе, асударь, добычи нет,

А от вас, асударь, жалованья нет,
Дети, жены осиротили,
Пошли по миру скитатися.–
А Владимер-князь столнои-киевскои
Пьет он, ест, прохложаетца,

Их челобитья не слушает.
А и та толпа со двора не сошла,
А иная толпа появилася:
Есть молодцев за три ста,
Есть молодцов за пять сот.

Пришли охотники-рыбаловыя,
Все избиты-изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками головы завязаны,
Бьют челом, жалобу творят:

Свет государь ты, Владимер-князь!
Ездили мы по рекам, по озерам,
На твой щаски княженецкия
Ничего не поимавали,–
Нашли мы людей:

Есть молодцов за три ста и за пять сот,
Все оне белую рыбицу повыловили,
Щуки, караси повыловили ж
И мелкаю рыбицу повыдавили,
Нам в том, государь, добычи нет,

Тебе, государю, приносу нет,
От вас, государь, жалованья нет,
Дети, жены осиротили,
Пошли по миру скитатися,
И нас избили-изранели.–

Владимир-князь столнои-киевскои
Пьет, ест, прохложаетца,
Их челобитья не слушает.
А и те толпы со двора не сошли,
Две толпы вдруг пришли:

Первая толпа – молодцы соколники,
Другия – молодцы кречатники,
И все они избиты-изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками головы завязаны,

Бьют челом, жалобу творят:
- Свет государь, Владимер-князь!
Ездили мы по полю чистому,
Сверх тое Череги.
По твоем государевом займищу,

На тех на потешных островах,
На твои щаски княженецкия
Ничево не поимавали,
Не видали сокола и кречета перелетнова,
Толко наехали мы молодцов за тысячю человек,

Всех оне ясных соколов повыхватали
И белых кречетов повыловили,
А нас избили-изранели,–
Называютца дружиною Чюриловою.–
Тут Владимир-князь за то слово спохватитця

Хто ето Чюрила есть таков? –
Выступался тута старой Бермята Васильевичь
- Я-де, асударь, про Чюрила давно ведаю,
Чюрила живет не в Киеве,
А живет он пониже малова Киевца.

Двор у нево на семи верстах,
Около двора железной тын,
На всякой тынинки по маковке,
А и есть по земчюженке,
Середи двора светлицы стоят,

Гридни белодубовыя,
Покрыты седых бобров,
Потолок черных соболей,
Матица-та валженая,
Пол-середа одново серебра,

Крюки да пробою по булату злачены,
Первыя у нево ворота вольящетыя,
Другия ворота хрусталныя,
Третьи ворота оловянныя.–
Втапоры Владимер князь и со княгинею

Скоро он снарежаетца,
Скоря тово поеску чинят;
Взял с собою князей и бояр
И магучих богатырей: Добрыню Никитича
И старова Бермята Васильевича,-

Тут их собралось пять сот человек
И поехали к Чюрилу Пленковичю.
И будут у двора ево,
Встречает их старой Плен,
Для князя и княгини отворяет ворота вольящетыя

А князем и боярам – хрусталныя,
Простым людям – ворота оловянныя,
И наехала их полон двор.
Старой Пленка Сароженин
Приступил ко князю Владимеру

И ко княгине Апраксевне,
Повел их во светлы гридни,
Сажал за убраныя столы,
В место почестное,
Принимал, сажал князей и бояр

И могучих руских богатырей.
Втапоры были повара догадливыя –
Носили ества сахарныя и питья медвяныя,
А питья все заморския,
Чем бы квязя развеселить.

Веселыя беседа – на радости день:
Князь со княгинею весел сидит.
Посмотрил в окошечко косящетое
И увидел в поле толпу людей,
Говорил таково слово:

По грехам надо мною, князем, учинилося:
Князя, меня, в доме не случилася,
Едет ко мне король из Орды
Или какой грозен посол.–
Старои Пленка Сороженин Лишь толко усмехаетца,

Сам подчивает:
- Изволь ты, асударь, Владимер князь со княгинею
И со всеми своими князи и бояры, кушати!
Что-де едет не король из Орды
И не грозен посол,

Едет-де дружина хоробрая сына моего,
Молода Чюрила сына Пленковича,
А как он, асударь, будет,–
Перед тобою ж будет! –
Будет пир во полупире,

Будет стол во полустоле,
Пьют оне, едят, потешаютца,
Все уже оне без памяти сидят.
А и на дворе день вечеряетца,
Красное солнушка закотаетца,

Толпа в поле збираетца:
Есть молодцов их за пять сот,
Есть и до тысячи:
Едет Чюрила ко двору своему,
Перед ним несут подсолнучник,

Чтоб не запекла солнца бела ево лица.
И приехал Чюрила ко двору своему,
Перво его скороход прибежал,
Заглянул скороход на широкой двор:
А и некуды Чюриле на двор ехати

И стоять со своим промыслом.
Поехали оне на свои околнои двор,
Там оне становилися и со всем убиралися,
Втапоры Чюрила догадлив был:
Берет золоты ключи,

Пошол во подвалы глубокии,
Взял золоту казну,
Сорок сороков черных соболей,
Другую сорок печерских лисиц,
И брал же камку белохрущету,

А цена камке сто тысячей,
Принес он ко князю Владимеру,
Клал перед ним на убранной стол.
Втапоры Владимер-князь столнои-киевскои
Болно со княгинею возрадовалися,

Говорил ему таково слово: –
Гои еси ты, Чюрила Пленковичь!
Не подобает тебе в деревне жить,
Подобает тебе, Чюриле, в Киеве жить, князю служить! –
Втапоры Чюрила князя Владимера не ослушался,

Приказал тот час коня оседлат,
И поехали оне все в тот столнои Киев-град
Ко ласкову князю Владимеру.
В добром здоровье их бог перенес.
А и будет на дворе княженецкием,

Скочили оне со добрых коней,
Пошли во светлицы гридни,
Садились за убраныя столы,
Посылает Владимер столнои-киевскои
Молода Чюрила Пленковича

Князей и бояр звать в гости к себе,
А зватова приказал брать со всякова по десяти рублев,
Обходил он, Чюрила, князей и бояр
И собрал ко князю на почестнои пир.
А и зайдет он, Чюрила Пленковичь,

В дом ко старому Бермяте Васильевичю,
Ко ево молодой жене,
К той Катерине прекраснои,
И тут он позамешкался.
Ажидает его Владимер-князь,

Что долго замешкался.
И мало время поизоидучи,
Пришол Чюрила Пленковичь.
Втапоры Владимер-князь не во что положил,
Чюрила пришол, и стол пошол,

Стали пити, ясти, прохложатися.
Все князи и бояры допьяна напивалися,
Для новаго столника Чюрила Пленковича
Все оне напивалися и домой разъезжалися.
Поутру рано-ранешонко,

Рано зазвонили ко заутрени,
Князи и бояра пошли к заутрени,
В тот день выпадала пороха снегу бедова,
И нашли оне свежей след.
Сами оне дивуютца:

Либо заика скакал, либо бел горносталь,
А иныя тут усмехаютца, сами говорят:
- Знать ето не заико скокал, не бел горносталь –
Это шол Чюрила Пленковпчь к старому Бермяке Васильевичю,
К ево молодой жене Катерине прекрасныя.