Разгон, лев эммануилович. Разгон Лев. Непридуманное Отрывок, характеризующий Разгон, Лев Эммануилович

Родился в городе Горки Могилёвской губернии в семье рабочего-еврея. Фамилия Разгон является русифицированной версией фамилии Расгон, принадлежащей потомкам Саадии Гаона. В 1923 году переехал с семьей в Москву. В 1932 году окончил историко-экономическое отделение Московского государственного педагогического института. В том же году вступил в ВКП(б).

Три года проработал в спецотделе ОГПУ / НКВД, который занимался разработкой шифров и дешифрованием, в это время женился на Оксане Бокий - дочери Г. И. Бокия, начальника спецотдела. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября 1933) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в настоящее время издательство «Детская литература»).

Репрессии

В апреле 1938 года был арестован, 21 июня 1938 года по приговору Особого Совещания при НКВД получил 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок в Устьвымлаге, где работал нормировщиком.

В марте 1943 года, за полтора месяца до окончания срока заключения, Льва Разгона обвинили в «пораженческой агитации». Ему был увеличен срок заключения. Разгон подал кассационную жалобу, в которой писал, что еврей не может агитировать за победу Германии. Это помогло, и в июне 1943 года второй приговор был отменён. Лев Разгон получил статус «закреплённого за лагерем до особого распоряжения», который позволял жить за пределами зоны в бараке для вольнонаёмных, но только в 1946 году ему разрешили уехать в Ставрополь вместе со второй женой Рикой, дочерью одного из лидеров эсеров - Ефрема Берга, с которой он познакомился в заключении. В Ставрополе Разгон работал в методическом кабинете управления культпросветработы.

После освобождения

Льва Разгона освободили в 1955 году. После освобождения он вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и учёных для детей. Тогда же приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 1980-х и в конце концов составила книгу «Непридуманное», которая принесла ему широкую известность.

Лучшие дня

отмечала редактор книги Э. Кузьмина.

В 1993 году подписал «Письмо 42-х». Был много лет членом Комиссии по вопросам помилования при Президенте Российской Федерации.

Похоронен на Востряковском кладбище.

Семья

Родители - Мендель Абрамович Разгон (1878-1942), работал в кустарных мастерских по выпуску крема «Казими-метаморфоза», и Глика Израилевна Шапиро (1880-1955).

Брат - Израиль Менделевич Разгон, доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Другой брат - Абрам Менделевич Разгон (1911-1989), был репрессирован.

Первая жена - Оксана Глебовна Бокий, дочь партийного деятеля и чекиста Глеба Бокия, была репрессирована, погибла в лагерях. Дочь - Наталья (ум. 2011).

Вторая жена - Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.

Награды

Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998) - за личный вклад в отечественную литературу, активное участие в демократических преобразованиях в России и в связи с 90-летием со дня рождения.

Лев Эммануи́лович Разго́н (1 апреля 1908, город Горки, Могилёвская губерния, - 8 сентября 1999, Москва) - советский писатель, критик, правозащитник. Узник ГУЛАГа. Один из основателей Общества «Мемориал».

Файл:RahmPort.jpg

Биография

Родился в городе Горки Могилёвской губернии в семье еврейского рабочего. Фамилия Разгон является русифицированной версией фамилии Расгон, принадлежащей потомкам Саадии Гаона. В 1923 году переехал с семьей в Москву. В 1932 году окончил историко-экономическое отделение Московского государственного педагогического института. В том же году вступил в ВКП(б).

Льва Разгона освободили в 1955 году. После освобождения он вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и учёных для детей. Тогда приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 80-х и принесла ему широкую известность.

Похоронен на Востряковском кладбище.

Семья

Брат - Израиль Менделевич Разгон, доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР.

Вторая жена - Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.

Библиография

Из критики

Проза

«Один год и вся жизнь» (1973)
«Один год и вся жизнь» (1978)
«Шестая станция» (1978)
«Московские повести» (1983)
«Непридуманное» (1989)
«Плен в своём отечестве» (1994)
«Позавчера и сегодня»

Награды

Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998) - за личный вклад в отечественную литературу, активное участие в демократических преобразованиях в России и в связи с 90-летием со дня рождения

Рис.1. Лев Разгон, з/к ГУЛАГа

Идея создания на Соловках концентрационного лагеря для интеллигенции имела то же происхождение, что и массированная отправка за границу всего цвета русской философской мысли. Разгон Лев. Москва. 1994.

"В очень для меня лестной статье "Масон, зять масона" ("Литературная газета" № 52 за 1990 г.) такой авторитетнейший публицист-исследователь, как Аркадий Ваксберг, написал, что Глеб Бокий командовал "не только соловецкими лагерями "особого назначения", но и всеми другими концлагерями, не "особыми" и не "специальными". На этот раз Аркадий Ваксберг допустил ошибку. Глеб Бокий не имел за всю свою многолетнюю работу в ОГПУ - НКВД никакого отношения к ГУЛАГу и к любым другим лагерям. Его имя оказалось связанным со знаменитым Соловецким лагерем не только благодаря названию парохода, курсировавшего между Кемью и Соловками , но и благодаря тому, что он был автором идеи создания концентрационного лагеря и первым его куратором." (Разгон Лев. Плен в своем отечестве. )

Мой тесть - "автор идеи" СЛОНа

Глеб Бокий принадлежал к совершенно другой генерации чекистов, нежели Ягода , Ежов , Берия ... "Это был человек, происходивший из старинной интеллигентной семьи, хорошего воспитания, большой любитель и знаток музыки. Пишу это вовсе не для того, чтобы прибавить хоть малость беленькой краски к образу Глеба Бокия. Ни образование, ни происхождение, ни даже профессия нисколько не мешали чекистам быть обмазанными невинной кровью с головы до ног. Менжинский, как известно, был образованнейшим полиглотом и знатоком античной литературы, а по профессии - исследователем истории балета… Глеб Иванович Бокий был одним из руководителей Октябрьского переворота, после убийства Урицкого стал председателем Петроградской ЧК и в течение нескольких месяцев, до того как Зиновьев вышиб его из Петрограда, руководил "красным террором", официально объявленным после покушения на Ленина. А во время гражданской войны, с 1919 года, был начальником Особого отдела Восточного фронта, а затем и Туркестанского. Как нет надобности объяснять характер этой деятельности, так и невозможно подсчитать количество невинных жертв на его совести.

Сначала хотели изолировать в Соловки, а потом решили уничтожить...

Как мне кажется, идея создания на Соловках концентрационного лагеря для интеллигенции имела то же происхождение, что и массированная отправка за границу всего цвета русской философской мысли. Тех - за границу, а которые "пониже", не так известны, не занимаются пока политической борьбой, но вполне к этому способны - изолировать от всей страны. Именно - изолировать. Ибо в этом лагере не должно быть и следа не только каторжных, но и каких-либо других работ для высланных. И первые годы Соловков были совершенно своеобразными, о них сохранилось много воспоминаний, в том числе и Дмитрия Сергеевича Лихачева . Запертые на острове люди могли жить совершенно свободно, жениться, разводиться, писать стихи или романы, переписываться с кем угодно, получать в любом количестве любую литературу и даже издавать собственный литературный журнал, который свободно продавался на материке в киосках "Союзпечати" . Единственно, что им запрещалось делать, - заниматься какой-либо физической работой, даже снег чистить. Но ведь снег-то надобно было чистить! И дрова заготавливать, и обслуживать такую странную, но большую тюрьму. И для этой цели стали привозить на Соловки урок - обыкновенных блатных. А командирами над ними ставили людей, которые числились заключенными, но были по биографии и характеру подходящими для этого. Легко понять, что ими оказались не доктора философии и молодые историки, а люди, побывавшие на командирских должностях в белой или же Красной Армии. Знаменитый палач Соловков начальник лагеря Курилко был в прошлом белым офицером, хотя и числился одним из "изолированных" на острове. И постепенно стал превращаться идиотски задуманный идиллический лагерный рай в самый обычный, а потом уже и в необычный лагерный ад. Бокий в последний раз был на Соловках в 1929 году вместе с Максимом Горьким , когда для того, чтобы сманить Горького в Россию, ему устроили такой грандиозный балет-шоу, по сравнению с которым знаменитые мероприятия Потемкина во время путешествия Екатерины кажутся наивной детской игрой." (Разгон Лев. Плен в своем отечестве. Москва, Изд-во "Книжный сад", 1994. 426 с. )

Соловецкая проза: cписок писателей, прозаиков, литераторов и журналистов, писавших о Соловках и событиях вокруг них...

Агарков Александр Амфитеатров Александр Баратынский Евгений Барков Альфред Барский Лев Белов Василий Богданов Евгений Вайль Петр Варламов Алексей Вильк Мариуш Владимов Георгий Волина Маргарита Гейзер Матвей Гиляровский Владимир Голованов Ярослав Голосовский Сергей Гумилев Лев Даль Владимир Данилевский Григорий Замятин Евгений Залыгин Сергей Зверев Юрий Злобин Степан Каверин Вениамин Кожинов Вадим Костевич Леон Крылов Александр Куняев Станислав Лазарчук Андрей

Родился в городе Горки Могилёвской губернии в семье рабочего. В 1922 году переехал в Москву. В 1932 году окончил историко-экономическое отделение Московского государственного педагогического института. В том же году вступил в ВКП(б).

Два года проработал в спецотделе НКВД, которым руководил его тесть Г. И. Бокий. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября 1933) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в настоящее время издательство «Детская литература»).

В апреле 1938 года арестован. Провёл в лагерях 17 лет. Освобождён в 1955 году, реабилитирован и восстановлен в партии.

После освобождения вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и учёных для детей. Тогда приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 80-х и принесла ему широкую известность.

Похоронен на Востряковском кладбище.

Семья

Брат - Израиль Менделевич Разгон , доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР.

Вторая жена - Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.

Библиография

Из критики

«В. Ян» (1960)
«Юрий Коринец» (1980)

Проза

«Один год и вся жизнь» (1973)
«Один год и вся жизнь» (1978)
«Шестая станция» (1978)
«Московские повести» (1983)
«Плен в своём отечестве» (1994)
«Позавчера и сегодня»

Награды

Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998) - за личный вклад в отечественную литературу, активное участие в демократических преобразованиях в России и в связи с 90-летием со дня рождения

Лев Эммануи́лович Разго́н (1 апреля , город Горки , Могилёвская губерния , - 8 сентября , Москва) - русский писатель, литературный критик, правозащитник. Узник ГУЛАГа . Один из основателей Общества «Мемориал» .

Биография

Три года проработал в спецотделе ОГПУ / НКВД , который занимался разработкой шифров и дешифрованием, в это время женился на Оксане Бокий - дочери Г. И. Бокия , начальника спецотдела. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября ) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в настоящее время издательство «Детская литература» ).

Репрессии

Семья

Родители - Мендель Абрамович Разгон (1878-1942), работал в кустарных мастерских по выпуску крема «Казими-метаморфоза», и Глика Израилевна Шапиро (1880-1955).
Брат - Израиль Менделевич Разгон , доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Другой брат - Абрам Менделевич Разгон (1911-1989), был репрессирован.
Первая жена - Оксана Глебовна Бокий, дочь партийного деятеля и чекиста Глеба Бокия , была репрессирована, погибла в лагерях. Дочь - Наталья (ум. 2011).
Вторая жена - Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.

Библиография

Проза

Награды

Напишите отзыв о статье "Разгон, Лев Эммануилович"

Примечания

Источники

Лившиц В. М. На нас светит звезда по имени Разгон // Мишпоха. - 2003. - № 23.
Лившиц В. М. «У меня счастливая писательская судьба…» (о Л. Разгоне) // Евреи в Горках: судьбы и дела. - Нацрат-Илит-Горки, 2012. - С. 91-118.
Ліўшыц У. «…У мяне шчаслівы пісьменніцкі лёс» // Полымя. - 2013. - № 10. - С.148-158.

Ссылки

на «Родоводе ». Дерево предков и потомков
О жизни Льва Разгона снят документальный фильм (режиссёр Александр Белобоков)

Отрывок, характеризующий Разгон, Лев Эммануилович

В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n"avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n"avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C"est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n"avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n"ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu"est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.